Чапаев и Матрица: почему культура 90-х бунтовала против пластмассового мира? Часть 2
- вторник, 4 февраля 2025 г. в 00:00:22
К началу 90-х общества США и других стран оказались в мире, с которым человек и его системы восприятия раньше не сталкивались. Материальное окружение и живое общение никуда вроде бы не делись — но их доля в воспринимаемом неуклонно снижалась за счёт ТВ и других СМИ. Медиапродукты уже целенаправленно создавались для максимального привлечения внимания и эмоционального вовлечения. Реальный мир тускнел на фоне гламурной картинки ТВ и журналов. Недоверие вызывали и они, и заверения любых властей и корпораций. Прочная картина мира, в которой жили прежние поколения, рассыпалась на глазах у очень многих — но потребность в ней не исчезла. Чувство ирреальности мира и поиск хоть чего-то настоящего нашли немало отражений в культуре этой странной эпохи.
Схожие процессы, несмотря на весьма различные страны и социумы, протекали и у нас, накануне и после распада СССР. Уже к первой половине 80-х годов советские граждане относились к государственной пропаганде, всё больше отрывавшейся от реальности, с изрядным философским скепсисом. В то же время, как и в США, технооптимизм шестидесятых сменился увлечением мистикой и паранаукой. Даже научные журналы всё чаще пестрели публикациями об НЛО, йети, Атлантиде и скрытых возможностях человека вроде телепатии с телекинезом. Среди членов партии, сотрудников силовых структур и их окружения стали бурно распространяться теории заговора — частью собственные, вроде экспедиций НКВД в Тибет в поисках махатм и «красной ртути», частью позаимствованные у американских коллег, в силу общей параноидальной профдеформации. Интеллигенция, как гуманитарная, так и техническая, увлеклась разнообразными мистическими учениями и нестандартными практиками в попытках оздоровления тела и духа.
Затем грянула Перестройка — и оказалось, что про степень вранья в СМИ всем совсем не казалось. Впрочем, скоро многие убедились, что все прочие врут ничуть не меньше — и остатки некогда прочной картины мира советского (и антисоветского) человека окончательно рассыпались вместе с СССР. Вместо неё возникла всё та же экзистенциальная пустота, что и у американцев, и даже пожёстче: на фоне куда более сильных стрессов и катаклизмов. Контраст между реальностью эпохи первоначального накопления капитала и всё более гламурной медийной картинкой был ещё более заметным и выдающимся. Постсоветскому человеку материальная и медийная реальность 90-х были ещё менее комфортной средой, чем их американскому современнику. А найти вместо неё что-то хорошее и настоящее, или свалить в это самое хорошее и настоящее, хотелось сильнее.
Неудивительно, что всё оккультное, мистическое и экстрасенсорное пользовалось в эти годы огромной популярностью — и пока одни заряжали воду перед телевизором с Кашпировским и Чумаком, обмазываясь «мумиё» сомнительного происхождения, более образованная публика зачитывалась переводами западной литературы New Age и старалась познать Дзэн и Дао. Запроса аудитории и объёма потенциального рынка хватило для того, чтобы специализированное на подобной тематике издательство «София» всего за несколько лет после возникновения в 1991 году стало одним из ведущим на книжном рынке пост-СССР.
Ничего удивительного, что обращение людей и сообществ в состоянии стресса к мистическому в попытках найти опору в хаосе и рисках — один из интуитивных и, в общем-то, неизбежных психологических механизмов. То же происходило и в самых верхах политикума — достаточно сказать, что первый заместитель начальника службы безопасности президента в 1992-1996 годах, генерал-майор госбезопасности Георгий Рогозин, с одобрения своего начальника Александра Коржакова и самого Ельцина отвечал не столько за безопасность, сколько за вопросы экстрасенсорно-эзотерического характера. Государственные решения и график действий главы государства определялись с учётом астрологических раскладов и сообщений сновидцев-предсказателей, пока генерал-оккультиста не выставили из Кремля в 1996 году после президентских выборов. Не за разочарование в колдунстве, а как протеже Коржакова, который проиграл в конфликте с Анатолием Чубайсом. Коржаков, впрочем, утверждал, что их отставка стала следствием происков глобалистов и мировой закулисы.
Впрочем, это не было сугубо российской спецификой: президент США Рейган тоже учитывал в своей деятельности советы астролога Джоан Квингли, а секретный проект Stargate армии США по исследованию паранормального был закрыт со скандалом только в 1995 году по требованию ЦРУ. Необычным относительно других эпох массового увлечения эзотерикой, вроде предреволюционной Российской империи и послевоенной ФРГ, был выраженный акцент на ощущение недостоверности, зыбкости реальности и жажды чего-то подлинного вместо «вот этого всего». Ибо реальность действительно была непонятной, хаотичной и труднопредсказуемой, да ещё и с ощущением «все лгут». Этим можно объяснить, скажем, то, что одним из главных и популярных по сей день хитов русского рока стала «Моя оборона» Егора Летова — которую часто ошибочно именуют по характерной строке «Пластмассовый мир победил», и далее «макет оказался сильней». Замечу, песня была написана в 1989 году, ещё до эпохальных эссе Бодрийяра. Насколько известно, Летов не был знаком с его концепциями, описанными в «Симулякре и симуляции» 1981 года, а песня была создана в значительной степени на фоне горя от смерти матери. Но она удивительно точно попала в рассматриваемый нами нерв эпохи. Да и не меньший хит Летова «Всё идёт по плану» метко проходится по телевизионной гиперреальности — что позднесоветской, что постсоветской, что американской и любой иной.
Не меньшим маркером интереса к идее иллюзорности мира стала популярность книг Виктора Пелевина. Уже ранние работы автора весьма характерны. В 1990 году вышла его повесть «Затворник и Шестипалы». С одной стороны, она представляет собой саркастичную пародию на тропы New Age с поиском просветления, популярный дзэн-буддизм, Карлоса Кастанеду и «Чайку Джонатана Ливингстона» — но вместо вроде бы неизбежного в такой литературной деконструкции краха протагонисты умудряются-таки достичь цели. «Омон Ра» 1991 года мрачно до степени «чернушности» деконструирует советский нарратив о покорении космоса — который в тексте оказывается всего лишь дешёвой и жестокой пропагандистской акцией. В 1991-м вышел и значительно более комплиментарный советской реальности «Принц Госплана» — в котором быт программистов в бюрократическом ведомстве позднего СССР неразрывно и причудливо переплетён с компьютерными играми, в которые они попутно играли. А прохождение «Принца Персии» оказывается метафорой человеческой жизни в сансаре, с намёком на возможность осознать иллюзорность и из оной выбраться.
Настоящая слава пришла к Пелевину с выходом «Чапаева и Пустоты» в 1996 году и «Generation „П“» в 1999 году. Вряд ли в другую эпоху литературными бестселлерами могли стать произведения с такими темами и сюжетами. Напомню, в «Чапаеве и Пустоте» в центре сюжета оказывается буддистский поиск просветления, осознания иллюзорности любой из реальностей и выход в Нирвану, происходящий в декорациях то Гражданской войны с обыгрыванием анекдотов про Петьку и Василия Ивановича, то в постсоветской психиатрической клиники. Ну а в «Generation „П“» вся элита Российской Федерации девяностых годов, да и США тоже, оказывается компьютерной 3D-симуляцией, создаваемой и транслируемой по ТВ с весьма мрачными целями членами древнего тайного общества с вавилонскими корнями.
Ощущение ирреальности и недостоверности происходящего и в России, и в США шло рука об руку с быстрым нарастанием популярности теорий всемирного заговора. Нет, просто теории заговора популярны в обеих странах с конца XVIII века. Но теперь речь часто шла о совсем уж масштабных и жутких предположениях о том, что из себя представляет современное мироустройство — и кто и зачем дёргает за нити. И теперь такие конспирологические теории, объяснявшие всю историю человечества зловещим планом тайных сил, которые вот-вот восторжествуют окончательно, варились уже не в радикальных и маргинальных сообществах, как это было в начале ХХ века, а становились частью взглядов широких кругов общества. На уровне стран предположения выглядели не вполне одинаково. Так, в США конспирологи очень боятся собственных спецслужб, ЦРУ, ФБР, АНБ и так далее, помня целый ряд очень некрасивых скандалов с их тайной деятельностью на американской территории и полагая их силовым крылом мировой закулисы. В постсоветской России их коллеги по взглядам полностью соглашались в отношении ЦРУ, которое винили ещё и в заговоре по развалу СССР. Однако наследникам КГБ в России 90-х конспирологи скорее сочувствовали, и связывали с ними надежды на возрождение страны — в том числе с использованием тайных знаний и паранормальных возможностей. С начала нулевых сотрудники госбезопасности станут нередкими персонажами и в романах Пелевина — часто в ироничном, но не негативном ключе.
Увы, но российский кинематограф 90-х был мало на что способен, и отдуваться в основном приходилось литературе в лице Пелевина. Зато американский, незамедлительно появлявшийся и на российских экранах, занимался этими темами много и со вкусом. Одной из первых ласточек нового тренда стал «Чужие среди нас» Карпентера 1988 года: в нём привычный мир оказывался частичной симуляцией захвативших контроль над человечеством пришельцев, скрывающихся под видом людей с помощью антенн-излучателей и навязывающих человекам безудержное потребление с отказом от самостоятельного мышления. На момент выхода он не слишком зашёл публике, критики сочли его романтизацией самой вульгарной конспирологии, да и сам режиссёр прямо сказал, что в основном хотел показать «фак» Рейгану и корпорациям. «Вспомнить всё» Пола Верховена 1990 года выступил в прокате заметно лучше, при этом он совмещал НФ-боевик с идеей о том, что вся память человека может оказаться фейком, искусственно созданным спецслужбами или корпорациями.
Знаковым событием в превращении идеи мирового заговора в часть мейнстримной культуры стал выход в сентябре 1993 года первых серий «Секретных материалов», они же «X-Files». Сериал Криса Картера, который поначалу считали малоперспективным экспериментом, порвал все рейтинги и буквально спас телеканал Fox. Два агента ФБР, упорно ищущий доказательства существования НЛО Малдер и скептичная Скалли, из серии в серию влипали в странные и криповые истории, часто допускающие разные толкования — а вышестоящие руководители процессу то мешали, то помогали. Сквозной же сюжет повествовал о том, что не такой уж Малдер конспиролог и параноик, ибо заговор американских и международных элит и спецслужб с пришельцами в рамках сеттинга более чем реален и зловещ. В фильме обыгрывалось столько разнообразных теорий заговора, от популярных до малоизвестных, что многие конспирологи были искренне шокированы тем, что о таком теперь открыто говорят по ТВ в прайм-тайм. Ну а медиакомпании и киностудии осознали, что «тема заходит» и хорошо продаётся. Излишне говорить, что «Секретные материалы» стали знаковым хитом и на российском телевидении.
Вырисовывалась схема: привычный мир есть ложь и иллюзия, которую сознательно и целенаправленно создают для некие зловещие или просто бездушные силы. Большинство слепо и доверчиво принимает эту иллюзию за истину и единственно возможную среду существования — но у отдельных личностей есть шансы добраться до правды. А в идеале и вырваться за пределы ограничений, и проложить путь другим. По сути, этой идее уже как минимум боле трёх тысяч лет, и в той или иной степени метафизическая картина мира напоминает многие религиозные учения. В более узком смысле на Востоке об этом учили буддисты, на Западе — платоники и гностики. Причём тут Уроборос конспирологии слегка кусает себя за хвост, так как именно с деятельностью тайных обществ гностического характера с поздней античности до наших дней часто и связывают всемирный заговор. Как говорится, в расследовании главное — не выйти на самих себя. Если в мистических учениях освобождение мыслилось метафизическим, а в революционных и контркультурных движениях — социальным, то теперь эти концепции нередко смешивались. Эта схема достигнет полной завершённости в первой «Матрице» 1999 года — и именно это попадание в нерв эпохи во многом сделает фильм мировым суперхитом.
Хотя, строго говоря, идея осознания героем своего пребывания в компьютерной симуляции вместо материальной реальности впервые появилась на экране в 1973 году в немецком прото-киберпанке «Мир на проводе». За четверть века до «Матрицы» там уже были и прикидывающиеся людьми программы-агенты, и разные уровни симуляции. Причём основой для фильма послужил ещё более старый роман американца Дэниэла Галуя «Симулакрон-3» 1964 года. Но в годы выхода и книга, и лента Райнера Фасбиндера были сочтены скорее очередными метафорами социально-политической борьбы с капиталистической системой, произведений на эту тему тогда хватало, и они не снискали внимания широкой аудитории. В 1999 году по их мотивам снимут «Тринадцатый этаж» — но он потеряется на фоне успеха «Матрицы». Зато она выйдет крайне своевременно — и пожнёт весь возможный успех.
При этом никак нельзя сказать, что те, кто увлечённо читал Пелевина, смотрел «Секретные материалы» и фанател от «Матрицы», сплошь верили в теории заговора и были заядлыми ловцами масонов под кроватью. Вопрос скорее был в том, что мир не ощущался стабильным и нормальным, доверие к власти и СМИ в широком смысле было подорвано, как это всё работает было решительно неясно, а упоминания теорий заговора и мрачных тайн были везде, от телепередач до прессы разной степени желтизны. И они во многом формировали сам дух эпохи. Даже откровенно трешовые передачи и газеты вызывали определённую степень доверия, хотя бы на уровне закрадывающихся мыслей «а вдруг...». Поэтому всё сколько-то талантливое, что обыгрывало темы сомнений в достоверности привычного мира и неких сокрытых под ним впечатляющих тайн, хорошо заходило публике — и продавалось. Причём не всегда скрывающие истину тайные организации оказывались злонамеренными. К примеру, в «Людях в чёрном» изначально зловещий образ агентов, подчищающих следы НЛО и секретных экспериментов вместе со свидетелями, превратился в героических спецслужбистов, стоящих на страже мира обычных людей перед почти лавкрафтианскими безднами космического ужаса. И совершенно правильно стирающих память случайным очевидцам лишнего.
К концу 90-х этот Zetgeist достиг пика. 1997 год — «Люди в чёрном» и «Хвост виляет собакой», где изнутри показывается, как пиарщики и медийщики организуют на ТВ целиком фейковую картинку военной операции США в Албании для информационного прикрытия скандалов с президентом перед выборами. 1998 год — «Джонни-Мнемоник», «Тёмный город» про созданную пришельцами искусственную реальность для изучения похищенных людей, и «Шоу Трумана», где протагонист обнаруживает себя в центре тайного для него реалити-шоу. В 1999 году вышли сразу «Матрица», «Generation „П“», «Тринадцатый этаж», «С широко закрытыми глазами», «Экзистенция» — и пародирующий весь этот дискурс «Бойцовский клуб», который многие всё равно восприняли как манифест в том же русле.
А с наступлением нового тысячелетия всё это стало понемногу терять актуальность и популярность. То, что ещё недавно казалось откровением и призывом к действию, переставало восприниматься в качестве такового. Нет, произведения с теми же идеями продолжали выходит, некоторые из них даже становились прокатными хитами или культовыми произведениями, завладевшие миллионами умов теории заговора тоже никуда не собирались исчезать — но массовое ощущение зыбкости реальности, наличия под ней чего-то более настоящего, всевластности зловещей Системы явно начало улетучиваться из общественного сознания и культурного мейнстрима. По крайней мере, переставали быть их болевой точкой, воздействие на которую вызывало массу эмоций (и денег), и становилось скорее предметом иронии. Что же произошло в нулевые по сравнению с девяностыми, причём вновь и в США, и в России? Об этом поговорим в последней части нашей трилогии на следующей неделе. Оставайтесь с нами.
© 2025 ООО «МТ ФИНАНС»
Telegram-канал со скидками, розыгрышами призов и новостями IT 💻
